На языке пламени - Страница 19

– Вернемся к последнему дню перед вашим отъездом в Лондон, к пятнице, – произнес он. – К последним суткам, проведенным вами вместе с Гарри. Что вы скажете, если я заявлю, что вы провели их не так, как описываете? Если скажу, что вы взяли машину и вместе с Диллингом надолго уехали? И не только скажу, но и докажу?

Спокойно, без колебаний, она спросила:

– По-вашему, я вру?

– Да.

Лили засмеялась.

– Вы с ума сошли, Джонни! Зачем мне врать? – И вдруг вполне серьезно добавила: – Неужели вы правда считаете меня лгуньей?

Гримстер встал и выключил магнитофон.

– Нет, не считаю.

– Слава Богу! – В ее словах звучало негодование; решив вступиться за себя и одновременно доказать Гримстеру, что подобных обвинений не потерпит, девушка ледяным голосом отрезала: – Иначе я перестала бы считать вас порядочным человеком.

– Забудем об этом. – Гримстер поспешил переменить тему. Попытка выбить Лили из седла обернулась против него самого. Он не хотел, чтобы девушка оказалась лгуньей, и, как это ни странно, предпочел бы сохранить ее расположение к себе. Лили нравилась Гримстеру, поэтому он стремился понравиться ей тоже. Такое с ним случалось не часто.

– Пойдемте, – позвал он. – Я отвезу вас в Барнстепл. Заедем в ресторан, а потом в парикмахерскую.

Они добрались до Барнстепла по залитой дождем долине реки Тау, пообедали в отеле «Империал». Потом Гримстер довез Лили до парикмахерской.

Пока ей мыли и сушили волосы, Лили отдыхала, лениво перебирая в уме события последних дней. Если не считать нескольких минут на чердаке, когда она разглядывала вещи Гарри, Лили была счастлива, происходящее приятно ее возбуждало. И впрямь лестно быть гвоздем программы, когда магнитофон включен и Джонни задает вопросы наполовину бессмысленные. Он тоже хороший, но не такой, как Гарри. Гарри, насколько она понимала, жить без нее не мог, хотя кое-что и скрывал от нее. Впрочем, она все равно бы не поняла его тайн. Джонни же и виду не подает, что она ему нравится. Не выказывает никаких намеков на расположение. Галантный и вежливый, а внутри твердый, как скала… Женщины чувствуют это интуитивно, говорила она себе. И еще: Лили могла поспорить, что в этом виновата любовь. Гримстер не был ни помолвлен, ни женат, не имел подруги. Странно. За таким пошли бы многие женщины. Лили закрыла глаза, смакуя легко пришедшую мысль о близости с Джонни. После смерти Диллинга она до боли скучала по его любви – иногда ей даже казалось, что любой мужчина способен довести ее до экстаза, возникавшего в интимные минуты с Гарри. Гарри первым этого добился, но она была не настолько глупа, чтобы считать его незаменимым. Однако именно Гарри придал сексу совершенно особое значение – словно воплотил ее давнишнюю заветную мечту. Между нею и Гарри существовали чувства, о которых она не хотела говорить ни с кем. Пожалуй, это были святые чувства. Неземные. Лили верила Гарри, когда он говорил, что она особенная. Ей нравилось быть не такой, как все.

Она почувствовала, как по телу медленно разливается желание быть с Гарри, и усилием воли отогнала его. Нет смысла страдать по ушедшему безвозвратно. Время – лучший лекарь. И слово «время» выпустило из закромов ее памяти одно из любимых стихотворений Гарри; лежа в теплом, наполненном запахом шампуня воздухе, она прочла его про себя, но не так, как учил Гарри, а стремительно, единым порывом: «Крылатое созданье – время. Пока хвалю я сиянье красоты твоей, пока зову ее лучистой, оно взмахнет крылами и оставит в глазах твоих туман едва заметный». Лили прочла все стихотворение и закончила словами, неизменно смешившими Гарри: «Джаспер Мейн, 1604-1672». И вдруг без всякой связи вспомнила, что у нее есть пять тысяч фунтов, а будет еще тысяча и даже больше, если Джонни найдет то, что нужно. У нее, Лили Стивенс из Акфилда, появится много денег, и она посоветуется с миссис Харроуэй, куда вложить их, чтобы удвоить или утроить состояние, – миссис Харроуэй знает толк в деньгах, беспрестанно рассуждает, как купить и выгодно продать акции, говорит, что женщина с деньгами никогда не останется без мужчины, и это правда; за время, проведенное с Лили, она отвергла предложения двух или трех богачей, шутила, что они хотят жениться не на ней, а на ее деньгах, и вообще мужчины нужны только в постели, а из-за этого выходить замуж не стоит. Боже, что она иногда говорила! Настоящие гадости! Гарри бы это пришлось по душе. Но нередко она переходила всякие границы. Все же есть вещи, о которых ни в коем случае нельзя говорить открыто.

Пока Лили наслаждалась воспоминаниями, Гримстер поставил машину на стоянку и в плаще, придерживая от налетевшего ветра шляпу, пошел вдоль реки. Прилив отступал, кофейного цвета морская вода перемешивалась с серой пресной. Кулики и черноголовые чайки кружились над лужицами, оставшимися после отлива, и Гримстер вспомнил о Билли. Только ли птицы, звери да старая дружба привязывали Билли и Гарри друг к другу? Билли, пожалуй, да. Но самого Диллинга? В этом Гримстер уверен не был. Теперь он знал о нем больше, но тайна оставалась неразгаданной. Свое открытие Диллинг спрятал, а ту злополучную пятницу превратил в головоломку. Но если Гримстер верно разгадал характер Диллинга, Гарри не мог не оставить хоть какой-то ключ к разгадке. Кому? Не Лили. Это было бы слишком просто. Нет, разгадка явно рассчитана на такого человека, как сам Гримстер или Билли Кто, и задумана в духе причуд Диллинга. Гримстер понимал, что Гарри и дружбу и любовь стремился использовать для собственного удовольствия. Но не терял при этом порядочности. Не любил оставаться в долгу, но умел склонить чашу весов в свою сторону, – за это уже Гримстер мог поручиться. Лили была у него под каблуком, и настолько, что можно с уверенностью сказать: если Гарри приказал ей лгать о чем-нибудь, она станет лгать, и дьявольски трудно будет отвратить ее от этой лжи из-за ее особой преданности Гарри, которую он заслужил тем, что льстил ее самолюбию и расширял ее кругозор. Какой мужчина откажется на таких условиях от красивой, сочной, услужливой любовницы? Гримстер подозревал, что характер Гарри имел несколько пластов. Нужно только отделить их друг от друга.